Готфрид умел различать любовь когда встречал её. Это когда-то, в молодости, другие вещи казались первостепенными - амбиции, уважение, страсти... Собственно, они оставались важными и теперь - но их статус, в глазах кесаря, просто как бы не изменился. А вот искренней заботе и любви он с годами стал придавать гораздо большее значение, нежeли в юные годы. В его положении, впрочем, это не те вещи, на которые можно рассчитывать или о которых стоит мечтать. Ну, на мечты он уже давно не тратит драгоценное время вообще, предпочитая хотеть и добиваться, а не легкомысленно мечтать, но вот что касается рассчитывать... Первые несколько лет после брака, иногда в круговерти событий мимолетно задумываясь об истинной подоплеке желаний молодой кесарини, Готфрид каждый раз с невероятным изумлением отмечал, что ее интерес, ее восторг, ее привязанность выглядели ... искренними. Нет, не выглядели. Были.
Сей факт потряс его до глубины души. Нет, он не сомневался, что любая молодая девица найдет предложение руки и сердца кесаря более чем лестным, и в большинстве случаев, будучи пристойно воспитанной, найдет в себе силы соблюдать манеры, блюсти супружеский долг и достойно выполнять взятые на себя в браке обязательства, но вот на искренние чувства, а уж тем паче обожание и привязанность не может рассчитывать даже правитель. И чтобы так все безупречно сложилось... Кесарь не был суеверен, но, полагаясь на свой жизненный опыт, был весьма склонен верить старинной балладе, в которой советовалось бежать, как от огня, от правителя, которому нарочито во всем везло. Ведь такое везение может предвосхищать только великое бедствие:
"Führwahr, ich muß dich glücklich schätzen!
Doch," spricht er, "zittr ich für dein Heil.
Mir grauet vor der Götter Neide;
Des Lebens ungemischte Freude
Ward keinem Irdischen zuteil.
Ты счастлив; но судьбины лестью
Такое счастье мнится мне:
Здесь вечны блага не бывали,
И никогда нам без печали
Не доставалися оне.
Все складывалось слишком безупречно. Но теперь время расставило все на свои места. Как и тот гость из баллады, пророчащий несчастье обласканному судьбой правителю, он заплатил. Своим сыном.
Auch mir ist alles wohl geraten,
Bei allen meinen Herrschertaten
Begleitet mich des Himmels Huld;
Doch hatt ich einen teuren Erben,
Den nahm mit Gott, ich sah ihn sterben,
Dem Glück bezahlt ich meine Schuld.
И мне все в жизни улыбалось;
Неизменяемо, казалось,
Я силой вышней был храним;
Все блага прочил я для сына...
Его, его взяла судьбина;
Я долг мой сыном заплатил.
Впрочем, Ольгерд жив. Хоть и вряд ли станет великим правителем. Но его ведь можно просто ... любить?
- Радость моя, - поднимая взгляд на супругу, - ваша любовь делает меня счастливейшим из смертных. Помните об этом - даже если иногда я забываю вам об этом сказать. И, конечно, никакие дела меня не оправдывают.
Сделав несколько шагов, он поймал Марго за руку, вновь притянул супругу к себе, и мгновение подержал ее молча в своих объятиях. Затем поцеловал и тихо прошептал на ухо уже совсем другим, игривым, тоном:
- Мне приятно слышать, что вам будет меня не хватать. Но ведь есть разные ...способы, - последнее слово было особенно выделено и подчеркнуто интонациями.
- А пока, - уже обычным голосом, чуть отстраняя супругу - мне пора работать. Я навещу вас вечером. После нашей прогулки.
И улыбнулся жене счастливой улыбкой вполне таки молодого человека.
Отредактировано Готфрид Зильбершванфлоссе (2012-03-30 16:35:49)