Настроение было скверным. По многим причинам. Одной из главных было то, что сегодня день великого празднества, а празднества во дворце были, по мнению Леонарда, одними из худших событий - многолюдие, шум, суета, концентрация лицемерных улыбок и лицемерно-вежливых глупых бесед, во много раз превышающая обычные дни. Возможно, Её Величество и достойна того, чтобы всё это терпеть, но от этого факта не становилось легче.
Второй причиной считать бытие невыносимым был последний сегодняшний разговор. Фридрих сам снизойти до него не удосужился, прислал помощника. С одной стороны, его можно было понять: в день празднования дня рождения королевы придворный церемониймейстер занят по самые уши - у него не то, что на разговоры, и на завтрак-то времени не находится. Всё это Леонард хорошо понимал, но всё равно было неприятно. Хотя, помощника себе братец выискал настолько похожего на самого себя, что разницы почти и не чувствовалось.
Нужно было снова вернуться во дворец - раскланиваться, улыбаться, обсуждать всякие глупости, желать долгих лет Её Величеству и так далее. Но именно этого сейчас хотелось меньше всего. С каждым часом народу там прибавлялось, и условная тишина королевского сада казалась настоящим блаженством по сравнению с суетой дворцовых коридоров и залов. Конечно, здесь тоже встречались прогуливающиеся, но ведь ничто не мешало, к примеру, уйти к каким-нибудь дальним дорожкам и там побыть, пусть в относительной и кратковременной, но всё же тишине.
Третья причина была глупее всех, и оттого раздражала больше. Дождь, который сегодня снова лил всю ночь. Он вообще в последнее время лил слишком часто. Разве была раньше хоть одна такая же дождливая весна? Безудержно льющейся с неба воды Леонард не любил с детства. К тому же, дождь всегда неумолимо нагонял тоску. Создавалось впечатление, что под этими бесконечными серыми струями непременно должно случиться что-то скверное.
А вот солнце он любил. И единственное достоинство дождя заключалось в том, что после него солнце было не только в небе, но и на земле - ярко отражалось в бесчисленных лужах, слепя глаза.

Леонард хмуро брёл по садовой аллее, всматриваясь в небо под ногами. Оно было другого цвета. В лужах вообще весь мир другого цвета, даже волосы не рыжие, как ни странно. Это было забавно - смотреть на отражение чего-либо, гадая, какого оно цвета по эту сторону водного зеркала. И наоборот. Вот например эти розы. Манрик остановился перед розовыми кустами. Это был его любимый сорт роз - нежно-жёлтые с розовой каймой по лепесткам. Мать больше всего любила именно их, и эта странная привязанность к цветам - одно из того немногого, что после неё осталось. Об этом, конечно же, никто больше не знал. Может быть, когда-нибудь он расскажет младшей племяннице. И больше никому. Зачем генералу от инфантерии любить цветы? Глупость какая.
...Возвращаться во дворец всё ещё не хотелось. Просто так бродить стало скучно. Генерала вдруг живо заинтересовало, какого оттенка будет отражение бледно-жёлтого с розовым цветка. Он обошёл большую, сверкающую солнцем лужу у аккуратного бордюра, склонился к розам и, осторожно взяв пальцами тонкий, усеянный шипами стебель, чуть наклонил его к себе, так, чтобы цветок отразился в луже. Наверное, со стороны он сейчас выглядит ужасно глупо, но кому какое дело? Может он хоть иногда заниматься глупостями в угоду только себе?
Роза была бледно-прозрачной с бледно-розовой каймой.

Прозрачно-призрачный мир по ту сторону отражения завораживал. Манрик всё ещё не мог решить, какая же роза лучше - настоящая или та, бледная, когда, наклонившись чуть ниже, с удивлением увидел в отражении стоящую неподалёку Леони Дорак. Поначалу Леонард слегка нахмурился и обеспокоился. Одно дело, когда ты о чём-то думаешь, хоть и пообещал себе не думать, а другое - когда начинаешь видеть то, о чём думаешь, даже там, где этого нет.
"Погодите-ка, почему нет?"
Когда генерал поднял голову и понял, что девица действительно здесь (в конце концов, почему фрейлина королевы, гуляющая в королевском саду, должна вызывать недоумение?), то это было настолько неожиданно, что он чересчур спешно поднялся, непроизвольно сжав цветок рукой. Тонкий стебель хрустнул, и Манрик зашипел от неожиданной боли в ладони, оттого, что шипы впились в кожу.
- А чтоб тебя закатные твари..!
К счастью, аккурат перед последним совсем не куртуазным словом проснулось застопорившееся вдруг самообладание.
- Гхм... Простите, сударыня, - отстранённым тоном произнёс Леонард, кляня себя на чём свет стоит.
Он мог поспорить, что выглядит ужасно глупо. Ситуацию усугубляла сиротливо лежащая на ладони роза, на которую генерал растерянно взглянул, не зная, что с ней теперь делать.
Впрочем, какой бы ни вышла ситуация, усугублять её ещё больше отнюдь не следовало. Сделав по возможности невозмутимое лицо, Манрик вежливо проговорил:
- Надеюсь... ваше здоровье уже лучше?
Ну и вопрос! Для всех остальных, возможно, он бы и подошёл, но не в этом случае, ведь он сразу же возвращал мыслями к позавчерашней ночи. Впрочем, что спросить ещё, Леонард всё равно бы не успел сообразить.

- Меня?
Леонард удивлённо уставился на девушку, гадая, что она имела в виду. От предположения, что неосмотрительно вырвавшаяся фраза могла относиться к ней, захотелось отчего-то расхохотаться, но, к счастью, это быстро прошло.
Избавиться от злосчастной розы генерал был рад, хоть бы и таким странным способом. Манрик с удивлением проследил за действиями Леони, не зная, что сказать. Следовало, наверное, поблагодарить. Ощущение нелепости с успехом сменилось ощущением неловкости.
- Вы очень добры, но не стоило беспокоиться. Это глупости, - чистейшая правда. - Розы... умеют защищаться, мне следовало об этом помнить, - Леонард осторожно отнял руку и чуть растерянно взглянул на мягкую ткань на ладони, не зная, что делать теперь уже с ней.
- Вы... теперь вы должны быть осторожны. Если там ещё остались шипы... - он протянул было другую руку к волосам девушки и к цветку, но тут же убрал, непременно пообещав себе быть сдержанней.
- А то, о чём вы упомянули...
...Сразу же вернуло воспоминания о прошлой дождливой ночи и о её, Леони, последних словах. Так же, как и обо всех остальных. До этого момента Леонард не позволял себе вспоминать то событие во всех подробностях, но сейчас многие из них настойчиво лезли в голову.
- ...Это тоже пустое. То есть, не ваше здоровье, а мои действия, конечно же, - поспешно добавил генерал. - Любой бы на моём месте поступил так же.
"Но не любому вы бы сказали те слова, которых "удостоился" я!.."
- И почему вы решили, что можете мне помешать? Разве вы здесь для этого, а не для совершенно не имеющей ко мне отношения прогулки?
По правде говоря, Манрик действительно желал побыть в одиночестве, а если и встретить здесь кого-то случайно, то уж точно не графиню Дорак. Но сразу уходить было невежливо. К тому же, не следовало показывать, что только общение с этой девушкой вызывает у него определённое смятение. Ни к чему это.

Некоторое время Леонард просто молча и неподвижно стоял, глядя вслед Леони и пребывая в совершенном раздрае. Кто из них сказал что-то не то? Или не так? Это он опять ляпнул не то, или девица не так ответила?
Возможно, следовало сделать вид, что ничего не произошло и спокойно идти дальше. Тем не менее, Манрик понимал, что обманывает себя, позволяя себе подобные мысли. После появления этой девушки он уже не сможет спокойно продолжать прогулку.
- И знайте - вы не каждый.
"Интересно, госпожа Дорак, вы в этом убеждены или желаете убедиться?"
Это что же получается? Она явилась сюда, как внезапно застающий в дороге ливень, развеяла напрочь те малейшие остатки относительного покоя, которые он с таким трудом выборол для себя за сегодняшнее утро, и собирается спокойно уйти, как будто так и надо? А ему тут оставаться и размышлять о том, что делать с позабытым, но тут же вернувшимся смятением?
Ну уж нет! Светские беседы так быстро не заканчиваются. Сама дала понять, что его общество ей неприятно? Ну что же, ничего не поделать. Неприятное общество тоже иногда приходится терпеть, мстительно думал Манрик, срываясь с места и догоняя Леони, продолжая глупо держать в руке ставший почти ненавистным цветок.
- Постойте, госпожа Дорак! Вы окажете мне честь... - Леонард слегка выдохнул, чтобы говорить спокойней и ровнее, обогнал девушку и встал перед ней, преградив дальнейший путь, - если не станете лишать своего общества. Вы неправы, я не сердился на вас. Да мне и не за что. И разве стоим я и моё уединение подобных жертв - чтобы в такую чудную погоду прерывать прогулку в столь замечательном месте? Я буду чувствовать себя виноватым, если вы это сделаете, - голос пару раз чуть сорвался, но это от быстрого шага, сейчас он окончательно придёт в себя и сможет говорить совершенно невозмутимо.

- Или так сложно поверить, что кто-то может по доброй воле вам уступить?
Леонард с досадой на самого себя почувствовал, что смутился. Что на это сказать? Люди вообще мало что делают по собственной воле. По крайней мере, большинство из них. (Об исключениях умолчим). Но как объяснить это юной девице?
Генерал непроизвольно опустил взгляд и заметил розу в своей руке.
- Полагаю, это должно остаться у вас, - сказал он вовсе не столь возвышенно, как люди обычно говорят о цветах, и протянул розу девушке. - Вам она идёт гораздо больше, чем...
"Ну и что ты собирался ляпнуть? "Больше, чем мне"? - ехидно осведомился внутренний голос.
- В общем, замечательно смотрится там, куда вы её... в... ваших волосах.
Закон подлости, конечно же, в действии. Красноречие покидает тебя именно в тот момент, когда оно было бы крайне желательно.
- Да, конечно, - спохватился Манрик, подавая Леони руку и скользнув взглядом по лицу графини.
"Возьми уже себя в руки! Чай не мальчишка".
- В какую сторону вы предпочли бы гулять? Ко дворцу или от него? - зачем-то спросил Манрик. - Там... куда вы хотели идти, только правее, довольно красиво. Если хотите...
И почему сегодня запас способности внятно выражаться стал вдруг так ограничен?

Смущаться более, чем уже до этого, было просто недопустимо, поэтому Леонард лишь промолчал в ответ на слова Леони.
Почему в общем-то довольно обычные и вежливые слова заставляют волноваться больше обычного?
А ещё отчего-то неприятно кольнуло слово "сегодня".
- Ну что же, тогда позвольте сказать, что в связи с этим я весьма рад сегодняшнему дню. И если вы не против, то от дворца. Устать от дворцового шума мы ещё успеем. Если, конечно, такие празднества вас не радуют более, чем что-либо иное.
Если события позапрошлой ночи и разговор с королевой Леонард ещё имел надежду скрыть от кардинала, то нынешнюю прогулку мог видеть кто угодно. Интересно, обеспокоит ли Его Высокопреосвященство известие о Манрике рядом с его племянницей? Леонард не питал по этому поводу радужных иллюзий. Более того, он не был уверен, что подобные известия обрадовали бы и его собственного родителя, о планах которого на его долю средний сын уже почти догадывался.
Что же он делает? Зачем догнал графиню и продолжил эту прогулку? Чего вообще можно от неё (прогулки) ожидать? (Да и от графини, признаться, тоже).
Манрик не удержался и с некоторой опаской оглянулся по сторонам, стараясь, чтобы это выглядело естественно. При этом он старался также не думать о том, а хотелось ли ему бы самому, чтобы об этой прогулке знали? Чтобы кто-нибудь, возможно, мог понять то, что понимать не хотел даже он сам?
- Наверное, ожиданием опасности, - ляпнул первое, что пришло в голову, Леонард. - Розы - это цветы, которые под видом красоты и безмятежности скрывают угрозу. Я полагаю это ценным качеством, - он невольно взглянул в глаза девушки и тут же отвёл взгляд. - Ими любуются и восхищаются, даже заранее зная, что они могут... - Манрик чуть шевельнул пораненной ладонью, - ...навредить.
"И что за чушь ты несёшь? Возомнил себя придворным поэтом? Скорее, придворным шутом...".

Манрик на некоторое время задумался о чём-то своём, потому что злосчастные розы настраивали на дурацкие отстранённые размышления. Он бы и сам не смог припомнить, о чём именно думал. Может быть о том, как хорошо, когда рядом нет толпы разряженных придворных;  или о том, как так удивительно получилось, что ему встретилась в парке именно графиня Дорак, а не кто-либо другой; или о том, как Леони отнеслась бы к тому, зачем на самом деле он наклонил эту дурацкую розу - рассмеялась бы сразу или поначалу только удивлённо вскинула брови...
Девушка, кажется, что-то переспросила.
- Ну да, ценным. А как же иначе? - торопливо подхватил беседу Леонард.
А потом голос графини как-то изменился, и Манрик совсем отвлёкся от собственных мыслей:
- Сударыня, я не вполне понимаю, о чём вы, - он слегка наморщил лоб, собираясь ответить более обстоятельно, как вдруг девушка протянула руку, которую генерал от неожиданности не успел перехватить, и сверху обрушился град холодных капель с ближайшей ветви.
Манрик остановился, удивлённо, скорее, неосознанно, чем наоборот, отёр с лица дождевую воду и нахмурился, с трудом сдерживая просившуюся наружу ярость от того, что его выставили в столь идиотском свете.
Признаться, первые мгновения он растерялся от столь неожиданного казуса. Подобные фокусы любил вытворять Константин, который тут же начинал хохотать и удирать восвояси, прекрасно зная, что искупавшаяся под дождём "жертва", особенно, если это Леонард, бросится за ним, дабы воздать по заслугам.
Но что делать теперь? (Ведь в случае с Леони вышеописанный план действий казался не вполне... приемлемым). Может быть, следовало принять во внимание, что юные девушки тоже иногда любят так подурачиться? Наверное, следовало бы посмеяться удачной шутке и сделать вид, что ничего не произошло. Тем более, что именно сейчас ему было совершенно плевать на то, что скажут о нём во дворце, явись он туда в подобном виде.
Но почему-то он повёл себя совсем по-иному, чувствуя досаду и раздражение. Фрейлина королевы. В королевском саду. А ведёт себя как ребёнок. И почему именно с ним ей понадобилось так шутить?
- Как это понимать, госпожа Дорак? - строго спросил генерал, внимательно глядя на Леони чуть укоризненным взглядом. - Вы полагаете, что на церемонии в честь дня рождения Её Величества нам очень недостаёт мокрых генералов?

Девица посерьёзнела, и Леонард на мгновение ощутил укол вины. В сущности, почему бы ей и не вести себя непринуждённо? Разве она что-то ему должна?
- Вы готовы были вымокнуть сами, лишь бы удачно подшутить надо мной. Похвальная самоотверженность, - сказал Манрик, сам не понимая, шутит или говорит всерьёз. - Надеюсь, теперь я смогу вам быть так же полезен, как и вы мне некоторое время назад, - он протянул девушке свой платок, - который, к счастью, остался сухим, - стараясь смотреть только на капли на её лице. - Я бы мог предложить и плащ, только, боюсь, от него теперь мало толку. Впрочем, все эти парадные наряды - от них в принципе мало толку.
- Окружающие вечно что-то думают. Если пытаться уследить за всеми их мыслями, можно свихнуться, - пожал плечами генерал. - Но я предпочитаю не выделяться, когда это не является необходимым. Просто не вижу смысла. Вы считаете иначе?
Леонард прямо ответил на пристальный взгляд Леони.
Спрашивает о том, чего он хочет, но чего этим хочет она сама? Что ж, пускай странные вопросы сегодня будут прерогативой графини Дорак.
Генерал как ни в чём ни бывало отвёл взгляд и снова пожал плечами.
- Вы опять задаёте вопросы, сути которых я не могу уловить. Я хочу того же, что и все - достойно служить королю и Талигу.
Это как в арифметике - "король" пишем, "кардинал" - в уме.
- Вы желаете продолжить прогулку, госпожа Дорак? Или отвести вас до дворец? - Леонард старался говорить невозмутимо и ничем не выдать желания провести ещё некоторое время с Леони.

- Это разве не одно и то же? - чуть раздражённо переспросил Манрик.
Желание Леони было понятно. Действительно, ведь куда приятней юной фрейлине прогуливаться с милым и улыбающимся кавалером, чем смотреть на его хмурую рожу. Как же так подипломатичней объяснить девице, что её детские выходки могут развеселить разве что кого-то наподобие Константина или самого младшего Савиньяка?
- Вы думаете, если бы я имел другие планы, то находился бы здесь?
И снова это было невежливо. Следовало ответить что-то вроде того, что совершенно никаких планов у него нет, да и быть не может, когда рядом находится столь очаровательная особа. С этим утверждением Леонард был полностью согласен, но не мог представить себя говорящим эти сахарные речи вслух. Тут даже очаровательность графини Дорак была бессильна.
- Моё общество вам приятней дворцового? - чуть удивлённо переспросил генерал.
"Что это - опять кокетство или искренние слова?"
А вот теперь следовало ответить каким-нибудь встречным комплиментом, но почему, как назло, ничего не приходит в голову? Можно было ответить тем же, но это было так банально и пресно, что Манрик отказался от этой мысли, продолжая глупо молчать и сетуя на себя за недогадливость.
Следующие слова графини были похожи на словесную шараду, выпутаться из которой у него было очень мало шансов.
- В вашем обществе выделяться весьма трудно, сударыня, - предпринял Манрик попытку сделать комплимент, подозревая, что получилось плохо. - Чего хочу я, не важно. Не думаю, что вас это интересует настолько, чтобы спрашивать в третий раз.
Не рискуя испытывать свою выдержку, которая, как уже было проверено, в случае с Леони Дорак срабатывает не всегда, Леонард снова отвёл взгляд, делая вид, что любуется окружающими видами.
- Ну, шадди в саду точно нет, - констатировал Манрик очевидное, тем не менее, продолжая вести даму от дворца, где этот шадди, несомненно, был.

Ну вот, этого и следовало ожидать. Леонард никогда не считал себя мастером куртуазных разговоров. И раньше он не особо от этого страдал. А сейчас стало как-то досадно.
Ишь как девица-то взбрыкнула. Всё ребячество как ветром сдуло. Но он сам тоже хорош. Неужели сложно понять, что фрейлина привыкла к улыбкам, восхищению, милым комплиментам? Удивительным был сам факт того, что её вообще потянуло на подобную прогулку.
Генерал тоже остановился, склонил голову, скрывая не вовремя просившуюся улыбку, и негромко произнёс:
- Я обидел вас? Прошу меня простить. Даже если я этого не заслуживаю. Впрочем, решать вам.
Леонард поднял взгляд и тоже посмотрел на Леони:
- А для вас в данном разговоре был какой-то особый смысл, позвольте узнать? Разве вы вышли в сад не для того, чтобы как-нибудь скоротать время?

Ответ... был несколько не тем, которого он ожидал. Если это вообще можно было назвать ответом. Генерал искренне и изо всех сил пытался справиться с собой и сделать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, но оказался совершенно не в силах, да так и застыл с удивлённым лицом. Слова Леони смешались во что-то совершенно невообразимое. Хотя, возможно, оно таким и было.
Леонард почувствовал, что тоже начинает краснеть, особенно, когда сознание выловило из всей девичьей тирады отдельные фразы.
Надо было что-то ответить. Надо было срочно что-то ответить. Похоже, Леони сама смутилась того, что наговорила. Краем сознания Манрик ощутил некое моральное удовлетворение по поводу того, что девица смутилась, но оно было недолгим, потому что вряд ли она смутилась больше, чем он сам.
- Хотя бы только тем, что способны на настоящие чувства...
Леонард вдруг резко отвернулся, непроизвольно сжал пальцы, потом заставил себя выдохнуть и повернулся обратно. Надо было сказать, что это пустое, сделать вид, что ничего не произошло, и вежливо улыбнуться. Надо было!
Но вместо этого генерал только смог растерянно выдавить из себя удивлённо-озадаченное:
- Выплеснуть... шадди?

- Когда он выплеснут на меня? Дайте подумать... Знаете, наверное, нет. А вы полагали иначе?
Леонард сцепил руки за спиной и надеялся лишь на то, что на его лице не прочесть усиленную работу мыслей по поводу того, что же делать или, в крайнем случае, что говорить. Ситуация казалась одновременно забавной, смешной, нелепой, необычной.
Манрик вдруг понял, что недалёк от того, чтобы расхохотаться, представив, как он сейчас нелепо выглядит. Стараясь этого избежать, он сжал губы и посмотрел в сторону.
- Вы-не-сказали-ничего-за-что-стоило-бы-извиняться, - вдруг проговорил он, подозревая, что любой нормальный человек не понял бы из этой невнятной сумятицы ни слова.

Увидев, что девица намерена продолжать прогулку, хотя и в несколько расстроенном настроении, Леонард вздохнул с облегчением. Хотя, признаться, если бы она отказалась и пожелала вернуться во дворец, он почувствовал бы большее облегчение. Но оно всё равно было бы омрачено. Чувством недосказанности и недосягаемости чего-то, чего хотелось достичь.
Чего же она хочет? Непринуждённой светской беседы? Но подобная беседа не предусматривает таких вопросов. Нет, фрейлина королевы, да ещё и родственница Сильвестра, не может быть настолько непосредственной.
В конце концов, что он теряет? Да и пора бы уже признаться самому себе, что видеть в этих глазах интерес и озорство гораздо приятней, чем равнодушие.
- Я хочу уехать, - неожиданно в том числе и для себя самого сказал генерал. - Я... не очень люблю столицу.
Несколько мгновений неловкого молчания, пока Леонард ругал себя за глупую откровенность, понимая, что иначе ругал бы и за молчание. Тишина звенела отголоском последней фразы, и хотелось её чем-нибудь нарушить.
- Вы не любите придворных болтунов? - посмотрим, как относитесь к подобным вопросам вы, госпожа графиня. - Разве вам не нравится при дворе? Вы фрейлина Её Величества.

- В той или иной мере - все, но ведь я спрашивал не про всех. Впрочем, вы вольны в отместку мне уйти от ответа, как это попытался сделать я, - с какой-то затаённой обречённостью произнёс Манрик.
А чего он хотел, собственно? Что племянница кардинала тоже начнёт откровенничать? Нет, все эти непосредственные наивные выходки вполне могут быть искусной игрой, но в таких играх Леонард всегда разбирался плохо, хотя порой и пытался в них участвовать. Впрочем, он много в чём пытался участвовать, не имея к тому предрасположенности.
- Куда-нибудь, где не так шумно, - если он и хотел ответить точнее, то вряд ли смог бы, ведь это желание никогда не носило конкретно территориальный характер. - Война, - задумчиво протянул Леонард, - это почти как жизнь. Она не прекращается, хотя и прерывается. Поэтому сложно говорить о том, влечёт она или нет. Она просто есть, и я имею к ней отношение. Иногда кажется, что к ней просто привыкаешь.
В какой-то мере это было правдой. В достаточной, чтобы рассказать об этом, умолчать о главном, но не слукавить по сути. Он слишком долго делал то, что должен, не задумываясь о том, нравится ли ему это. Но стоило ли расстраивать графиню Дорак такими подробностями?
Последний вопрос хоть и не был совсем уж неожиданным, всё же несколько застал врасплох. Вот уж какую тему Манрик не готов был обсуждать, так это женитьба.
- О браке я не думал, - коротко ответил он.
"Зато о нём думал мой отец, и не все его мысли мне по нраву". Больше же всего раздражало то, что не о всех таких мыслях он вообще знал.