Под своды дома, в котором ему предстояло провести три ближайших года, Ричард вступал как во вражескую крепость. Смесь ненависти и презрения к убийце отца, страха перед тем, что его ждет, сомнений в правильности своего поступка, отчаянного стремления сохранять невозмутимость и держаться с достоинством Повелителя Скал, застилала глаза, лишая юношу возможности толком рассмотреть то, что он видел. Дик понимал только, что особняк Ворона утопает в роскоши, равной которой он еще не встречал. Да и где бы - в нищем Надорском замке?
Ну и пусть. Пускай хоть захлебнется своими роскошествами, истинные честь и благородство  - в соблюдении старинных традиций, завещанных предками! Потомку предателя, конечно, неоткуда знать об этом.
Ричард еще сильнее расправил плечи и вздернул подбородок. Но момент выбрал неудачный - перед ним как раз оказалась лестница, юноша споткнулся на первой ступеньке и вынужден был схватиться за перила, чтобы не упасть. Рука немедленно отозвалась горячей, пульсирующей болью. Леворукий, надо будет сходить в аптеку, попросить еще какой-нибудь бальзам...
Ворон не сказал ничего, что можно было бы истолковать как разрешение уйти, поэтому пришлось подниматься следом за новым эром. Дик высокомерно, как он сам надеялся, опустил глаза, завидев на площадке какую-то служанку.
Постепенно до него уже начинали доходить размеры глупости, которую он совершил, принеся Алве присягу. Если бы можно было вернуться на полчаса назад, на залитую солнцем площадь, он предпочел бы перенести позор возвращения домой, он бросил бы в лицо этому человеку все, что думает - но не поднялся бы по лестнице, не предал бы память отца и наставления эра Августа.
Но что же делать - поздно, теперь он на три года оруженосец предателя и мерзавца, и с этим надо как-то прожить. А еще неплохо бы выпить хоть глоток вина - горло окончательно пересохло... Нет, ну скажет он наконец что-нибудь, или нет? Такое ощущение, что привел в дом собачку, а не оруженосца!

Ричард так углубился в досадливые размышления, что не сразу расслышал, когда Ворон, наконец, соизволил к нему обратиться. Вздрогнув, юноша торопливо присел на край кресла, стараясь держать спину ровно и не вертеть головой по сторонам, разглядывая убранство комнаты. Впрочем, кабаньи головы на стене он все же заметил, и это заставило его стиснуть зубы. Как будто мало всего прочего, еще и это... Умом Дик понимал, что маршал едва ли намеревался подобным образом оскорбить честь его семьи, но смотреть все равно было неприятно.
Что-то похожее на разочарование кольнуло Дика, когда он услышал слова о своих "обязанностях". Разве так должен обращаться эр со своим оруженосцем? Ожидая этого дня, рисуя в своем воображении картины будущей службы у человека Чести, Ричард всегда считал, что сможет выполнять свои обязанности с прилежанием и достоинством, но это-то как понимать? "Не усложнять жизнь" - и только? Не усложнять, не делать хорошую мину... Ричард почувствовал, как в душе против воли поднимается тяжелая злость.
Может быть, она была причиной того, что он ответил гораздо более резко, чем подобает:
-Не беспокойтесь, сударь, у меня достаточно денег.

Если  дома, в Надоре, Баловник и мог считаться хорошим конем, то столица быстро развеяла это заблуждение. Ричард и сам несчетное количество раз досадовал на слишком упрямое, капризное и безнадежно проигрывающее статью животное, он был бы счастлив сменить коня, и не терпеть больше насмешливых взглядов, но сейчас... сейчас слова Ворона почему-то показались юноше чуть ли не оскорблением.
-Благодарю, сударь, - вскинул Ричард голову. - Но я буду ездить на своей лошади.

Вопросов?! Вопросы у Ричарда были, и немало, а вернее, даже не вопросы - а все сплошь утверждения, но от высказывания их вслух юношу все же что-то удержало. Хотелось думать, что гордость, а не инстинкт самосохранения...
Как бы то ни было, разговор явно был окончен. Ну и кошки с ним, чем скорее он избавится от общества кэналлийского предателя, тем лучше.
-Да, сударь, - оруженосцу следовало сказать "да, эр Рокэ", или, на худой конец, "да, монсеньор", но произнести подобное Ричард пока не мог, хоть тресни. - До свидания.
Встав с кресла, и стараясь не обращать внимания на боль, задергавшую потревоженную руку, юноша твердым шагом подошел к двери и взялся за костяной шар левой.
Наверное, одним бальзамом обойтись не удастся, надо найти какого-нибудь врача...

Сдержать вскрик Дику не удалось - уж слишком неожиданной была выходка Ворона, на которую рука мгновенно отозвалась полыхнувшей болью. Юноша отшатнулся, пытаясь высвободиться, но добился лишь того, что чувствительно приложился виском о косяк двери. С трудом проглотив прыгнувшее на язык на ругательство, Ричард вновь дернул руку к себе.
-Отпустите! - потребовал он. - Ничего у меня с рукой нет! Все в порядке!

Сопротивляться было бесполезно, да и, если честно, не слишком хотелось. Голова вдруг закружилась, Ричард заморгал, пытаясь вернуть поплывший кабинет на место, проглотил какую-то муть, всколыхнувшуюся в горле, и подавил недостойное желание отползти поглубже в кресло при виде кинжала, который Алва положил на стол.
-Перчатку? Сейчас...
Дик поднял руку и потянул перчатку прочь, но ткань врезалась в распухшую руку так больно, что на глаза сами собой навернулись слезы. Дик зажмурился и дернул еще раз, изо всех сил.

Ричард не представлял, как он сможет стянуть перчатку, но делать этого не пришлось - Ворон разрезал ткань, на мгновение освободившейся руке стало чуть легче, но, взглянув на покрасневшую, вздувшуюся подушкой кожу, Дик едва удержался, чтобы не зажмуриться. Это была постыдная слабость, но ему с детства становилось не по себе при взгляде на различные повреждения тела. Странно, ведь крови он не боялся...
Ворон что-то спросил, но смысл вопроса дошел до Дика лишь через несколько секунд.
-Крыса. Вчера, в "Загоне"... то есть в Лаик. Сударь, не трогайте, оно само пройдет. Это просто нарыв...
Ричард сам не верил в то, что сказал, но совершенно не желал, чтобы Ворон что-то делал с его рукой. Хотя, он ведь может позвать врача? Вот это было бы уже вполне приемлемо.

Залпом? Это?! Дик едва заставил себя проглотить жидкий огонь. Ворон наблюдал за ним с усмешечкой, и позориться не хотелось, хотелось выплеснуть пойло в ненавистное красивое лицо. Дик почти видел, как темные струйки стекают по щекам на белые кружева камзола, как с безупречного носа срываются капли... но в реальности ему едва удалось вернуть опустевший кубок на место.
Комната задрожала и поехала куда-то вбок, стало жарко, потом очень жарко, кабаньи морды на стенах грустно искривились, будто это в них влили жгучую мерзость. Дик поспешно закрыл глаза. Это было слабостью, но смотреть на подобное он не мог, и пусть будет, что будет.