Сильвестр резко проснулся, пытаясь осознать свое место в этом бренном мире. Причина, его разбудившая, обнаружилась не сразу - просто Салина кончил петь, и повисла тишина. Кардинал не заметил, как успел уснуть, даже не поменяв положения в кресле, - видимо, лирическая песня в исполнении оруженосца Альмейды убаюкивала не хуже колыбельной. Впрочем, тишина продлилась недолго - неугомонный Вальдес вновь начал оживленно болтать о чем-то с Савиньяками. Под мерный гул голосов Сильвестр опять стал клевать носом, как вдруг полилась другая песня. Эта была тревожная и прерывистая. Его Высокопреосвященство попытался проснуться и понял, что поет на этот раз Алва. До сознания Сильвестра долетали отдельные слова, и ему показалось, что он пропускает что-то очень важное. Алва пел не про море, не про войну и не про Кэналлоа: он пел про какой-то заговор. Во дворце. И про какие-то зеркала. Сильвестр сделал над собой усилие, вслушиваясь в слова, но общий смысл неумолимо ускользал. Его Высокопреосвященство внезапно обнаружил, что успел непонятно когда закрыть глаза, и снова открыл их. Потом понял, что ему показалось, и открыл их ещё раз, на этот раз по-настоящему. Однако на этот раз понять песню помешала прыгнувшая откуда-то прямо на колени черная кошка. Кардинал слабо удивился тому, что хозяева не стесняются держать в питомцах демонское отродье, потом вспомнил, что хозяин - это Алва, способный на все, но задуматься, откуда у Алвы кошка, он не успел. Пушистое создание подействовало умиротворяющее, приятно грея колени живым теплом, и Сильвестр вновь погрузился в сон.

Отредактировано Квентин Дорак (2011-03-22 22:45:36)

Пребывающий в легкой прострации с самого момента своего водворения обратно в кабинет Манрик сомнабулически прошел к окну и там замер, предварительно распахнув створки.
Альмейда, в отличие от Эмиля, нашел правильные слова, чтобы отговорить Рокэ от идеи противоестественного брудершафта с кардиналом.
Альберто выразил желание еще что-нибудь спеть... А потом разразился отчаянным, неудержимым хохотом, заставившим Эмиля вспомнить о своих конях и кавалеристах.
Савиньяк решил полюбопытствовать, что же так рассмешило молодого человека, и узрел того валяющимся на коленях у альмиранте...
Сверзился таки с подлокотника. - Решил Эмиль. - Значит напился достаточно. Это хорошо.
- Альмиранте! - возопил повалившийся оруженосец. - Это было... это было коварно! Меня уже успели напоить! Вы знали, что я не удержусь!
Эмиль фыркнул. Ронял там адмирал оруженосца или нет - Эмиль разобраться не надеялся. Но вот петь сейчас, кажется, придется кому-то другому... Альберто если не дискредитирован, то отсмеется еще нескоро.

Отредактировано Эмиль Савиньяк (2011-03-23 01:49:38)

Ротгер сидел между двух блондинов и прислушивался к гитарному перебору и голосу Алвы, пожалуй только песни под гитару могли заставить Бешеного замолчать и утихнуть. Не навсегда, конечно, но хотя бы на  то время, пока звучала музыка. Спины коснулся легкий ветерок и Вальдес обернулся через плечо. Леонард открыл окно и сейчас созерцал заоконный пейзаж. Лица Манрика Ротгеру было не видно, но судя по напрягшимся плечам, рыжему сейчас было весьма и весьма нерадостно. Вальдес хотел было подойти и чисто из человеколюбия узнать, чего такого у Леонарда произошло, что его настолько скрутило, но не успел. Его непосредственное начальство изволило уронить своего оруженосца себе на колени, коварно отодвинувшись в тот момент, когда несколько утомленный вином молодой организм только-только обрел неустойчивое равновесие на подлокотнике кресла. Впрочем, Берто и не подумал обижаться а счастливо рассмеялся, а за ним отозвались и Савиньяки. Оба, но по разному. Эмиль - погромче, а Лионель  только лишь улыбкой. Между тем еще до полета, завершившегося мягким приземлением на колени альмиранте Салина-младший успел вежливо испросить у Рокэ гитару, дабы снова сыграть что-то несомненно интересное. Потому как ну не могут быть марикьярские песни скучными и глупыми. Вальдес вздохнул и решил не вставать,
- Альмирантэ, я не буду пить  с Его Высококпреосвящщенством, вот. Я больше чем с двоими за раз не пью. На брудершафт в смысле. Принцип.

- Только, Берто, сыграй что-нибудь повеселее, чем то, что играл я, - попросил Алва, протягивая племяннику гитару. - Потому что некоторые, я смотрю, загрустили, - Ворон внимательно посмотрел на Манрика, стоявшего у окна статуей одинокой печали, и, вздохнув, встал.
Подойдя к генералу, Алва дотронулся до его плеча.
- У вас что-то случилось, Леонард? - тихо поинтересовался герцог.

- Только чур, пока я пою - никаких шуток! - предупредил оруженосец.
Эмиль даже не оглядываясь мог представить выражение лица Альмейды, и вряд ли оно было серьезным.
Эмиль поискал, с кем бы поспорить, упадет Берто снова или всё-таки нет, но тут юноша заявил:
- Пою специально для вас, Эмиль!
Эмиль удивленно приподнял брови и прислушался.
Песня действительно была как будто специально для него. Альберто допел куплет и подмигнул. Эмиль в ответ улыбнулся и кивнул головой, выражая свою благодарность.
- Чудесная песня. - Сказал Савиньяк-кавалерист, - Никогда её не слышал. Какое упущение с моей стороны.
Интересно, Росио вернется и споет еще что-нибудь, или так и будет проявлять неожиданное беспокойство о душевном равновесии рыжего генерала.

- Зачем вышли на лестницу?
Потому что зря нахамил, - мрачно подумал Рокэ, но вслух сказал абсолютно другое.
- Не хотелось никому портить настроение ссорой. К тому же, вряд ли вы бы далеко ушли, генерал.
Ворон провел руками от переносицы к вискам. Вся эта комедия, устроенная Манриком, начинала уже раздражать. Возможно, проще было бы предоставить рыжего генерала самому себе. Только вот он был гостем, и, по мнению Рокэ, позволять гостю тосковать не следовало.
- Вот что, Леонард, кончайте хандрить. В компании это - дурной тон, - произнес Алва и отошел от Манрика.
Приблизившись к компании, сидящей на полу, Ворон только усмехнулся.
- Племянничек, а тебе не кажется, что пора отдать мне гитару? - спросил он у Берто.

- Премного благодарствую, - взяв гитару, Алва наклонил голову в шутовском поклоне.
Играть, сидя на полу, было неудобно, в этом герцог уже убедился на собственном опыте, поэтому пришлось вернуться в благополучно покинутое кресло.
Ворон тихо перебирал струны, слегка улыбаясь. Наконец Первый маршал запел:
- Оплавляются свечи
На старинный паркет,
И стекает на плечи
Серебро с эполет.
Как в агонии бродит
Золотое вино...
Все былое уходит,-
Что придет - все равно.

И, в предсмертном томленье
Озираясь назад,
Убегают олени, - на этих словах Рокэ многозначительно глянул на Савиньяков и продолжил:
- Нарываясь на залп.
Кто-то дуло наводит
На невинную грудь...
Все былое уходит,-
Пусть придет что-нибудь.

Кто-то злой и умелый,
Веселясь, наугад
Мечет острые стрелы
В воспаленный закат.
Слышно в буре мелодий
Повторение нот...
Все былое уходит,-
Пусть придет что придет.*
Закончив петь, Алва не стал заглушать струны, и они остались тихо звенеть.
- Ну, господа, кто-нибудь еще жаждет продемонстрировать свои таланты в пении? Может, наши обожаемые и всеми уважаемые Савиньяки, а? - весело спросил Рокэ.
----------
*Владимир Высоцкий "Оплавляются свечи"

Лионель наблюдал за перемещениями сначала Алвы, потом гитары. Наконец, маршал воссоединился со своим имуществом и запел. Песня Ли скорее нравилась, а многозначительный взгляд Алвы на строке про оленей генерал решил оставить без ответа. Но затем герцогу вздумалось предложить поделиться гитарой. Пошутить ему захотелось, что ли?
- Ну, господа, кто-нибудь еще жаждет продемонстрировать свои таланты в пении? Может, наши обожаемые и всеми уважаемые Савиньяки, а? - предложил Рокэ, поглаживая бок гитары.
- Ну что Вы, герцог, - улыбнулся Ли, - мы же не кэналлийцы, чтобы играть на Вашем чудесном инструменте, а лютня, как мне кажется, не слишком подходит к атмосфере сегодняшнего вечера. Но, может быть, споёт адмирал? - Савиньяк взглянул на угнездившегося в кресле Альмейду.

Звенели гитарные струны, Рокэ и Альберто, оспаривая друг у друга гитару пели то, что подходило к ситуации и собравшимся, велись разговоры, слышался смех. Вальдесу было хорошо. Причем, хорошо настолько,  что он любил абсолютно всех собравшихся, включая все еще отсвечивающего у окна Манрика и, похоже дремлющего в кресле кардинала. Но ни один вечер не может тянуться в одном ритме - неизбежно случаются перепады, скачки и неожиданности. Идею подкинул Рокэ, а развил Рамон. Если Рокэ просто поинтересовался, не желают ли братцы Савиньяки осчастливить собравшихся своим пением, то альмиранте, на котого близнецы перевели стрелки, решил все свалить на Ротгера.
- Ну разумеется, мой альмиранте, вы их увидите. Я мужественно защищу нежные уши собравшихся от вашего исполнения, - Ротгер вскочил на ноги на диво резво, поймав хитрый прищур Рамона. Думаешь, откажусь? Ни за что! Глаза полукровки сверкнули, а ветер, будто нарочно дожидавшийся этой минуты ворвался в окно и взъерошил Бешеному волосы, не обделив, впрочем, вниманием и остальных.
- Эмиль, Лионель, вы бы пересели, а? - и тут же, дав только пару минут на то, чтобы выполнить просьбу он обратился к соберано
- Рокэ, сыграешь? На свой вкус.

Кочующая гитара окончательно пошла по рукам. Её умудрились предложить даже им с братом, что было изначально опрометчиво и бесполезно, как штурм Барсовых врат. Никто из них не умел играть, а петь... Ну, на марше можно и так петь, но после Росио и Альберто это будет жалкое зрелище. Хорошо, Ли тактично отказался.
И тут Рокэ кстати вспомнил об обещанных танцах.  А порыв ветра из открытого окна чуть развеял пьяный туман в голове, даря надежду на возвращение координации движений.
- Эмиль, Лионель, вы бы пересели, а? - попросил Ротгер, вставая. Он, похоже, собрался плясать. И Эмиль не собирался упускать возможность.
- Пересесть не пересяду, а вот встану с удовольствием. - протянул Эмиль, поднимаясь на ноги. Даже, кажется, не очень неловко. - Ты, кажется, собирался преподать мне урок танцев? Сейчас самое время.
Называть Ротгера на "ты" было ново и приятно. А плясать под чутким руководством "друга Ротгера" куда веселее, чем под присмотром господина вице-адмирала Вальдеса.

Отредактировано Эмиль Савиньяк (2011-03-25 03:48:59)

Огорошенный очередной сменой тактики обращения Рокэ, Манрик остался стоять у окна, с видом, являющим собой оду непониманию всего происходящего вокруг.
(Кстати, он увидел на кресле, где недавно сидел, свой плащ, и понял, что, оказывается, он его всё-таки снял, но, хоть убейте, не помнил, как и когда это сделал).
"Что это ты, дурень редкостный, неужто решил вдруг заделаться другом Рокэ Алвы? И как, удачно?" - ехидно вопросил внутренний голос.
Генерал насупился и остался стоять у окна, скрестив руки на груди и уставившись в каминное пламя, не обращая внимания на ветер, который ворвался в окно и взъерошил волосы до совершенно неприличного вида.
Потом неспешно перевёл взгляд на Первого маршала. Отчего-то сейчас Леонард даже почти не вслушивался в слова. Его гораздо больше интересовали искусно перебирающие струны пальцы Рокэ. И всё же, песня вызвала чувство какой-то приглушённой, позабытой тоски. Быть может, Леонард её знал или слышал раньше, но думать об этом было лень.
Дальнейшие разговоры прошли как-то мимо его сознания, и Манрик уже было вознамерился отправиться на поиски нового графина с водой, размышляя о том, как бы половчее обогнуть все присутствующие в комнате препятствия, в том числе и гостей, но тут Ротгер Вальдес и один из Савиньяков (Манрик решил благоразумно не гадать, кто именно - он благополучно забыл все те приметы, которые отметил для себя, когда Лионель ему представился) поднялись, и Леонард поневоле перевёл взгляд на них, уверяя себя, что сейчас у окна - самое безопасное место.
"Танцы, - мысленно фыркнул он. - Я с большим удовольствием поглядел бы на какой-нибудь поединок".

- А деться то тебе и некуда, - Ротгер улыбнулся Рокэ и выбрался  как раз туда, где ковер заканчивался и начинался пол. По ряду причин танцевать на ковре было не то что неудобно, но и попросту глупо, поскольку национальные танцы Марикьяры всегда сопровождались ритмом, отбиваемым самим танцором при помощи каблуков и ладоней.
Эмиль встал с пола и припомнил, что Ротгер обещался его научить танцевать.
- Ты, кажется, собирался преподать мне урок танцев? Сейчас самое время.
Сам Вальдес отказываться от своих слов не спешил, но как учить нетрезвого кавалериста пляске, которая у марикьяре не то что в крови, но в костях, он не представлял. Решительно махнув рукой на все, он потянул Эмиля с ковра на пол
- Смотри, повторяй по мере возможности. А там все получится. Я верю, Эмиль.
Музыка уже звучала, сперва истомно-нежная, чарующая своей медлительностью и небрежностью, она заставляла улыбнуться и сделать первый шаг, словно бы спрашивая, "А сможешь? Рискнешь?" И ответом - бескомпромисный ритм, который выбивают каблуки, когда тело срывается в танце. Срывается и замирает выгнувшись так, что кажется сейчас затрещат от напряжения кости. Но нет, снова шаг, разворот, наступление на партнера-противника и снова  ритм, сперва рваный, непонятный, но потом, когда к каблукам присоединяются ладони, когда гитара и человек становятся чем-то единым, удивительным и прекрасным, когда тело движется уже, кажется, самостоятельно, становящийся единственно верным. Танец. Жизнь. Ветер.
Ротгер танцевал самозабвенно, почти теряясь в ритме, в перезвоне гитарных струн, отдавая всего себя пляске, живя ей. Краем сознания полукровка отмечал что Берто сидит и смотрит, что Леонард тоже обернулся и перестал разглядывать пейзаж за окном, но только краем. Сейчас главным было другое.

Ротгер отказываться от своего обещания не стал.
- Смотри, повторяй по мере возможности. - бодро объявил "наставник". И пустился впляс. Сперва медленно, гибкими, текучими шагами, которые Эмиль честно попытался повторить, затрудняясь оценить степень своей грации. Вроде ни на кого не падает и ничего не сносит - и то ладно. Шаг. Шаг. Шаг навстречу. И отпрянуть от идущего на сближение партнера-противника.
Хорошее уточнение про "по возможности". Движения ускорились. Теперь стало понятно, зачем танцуют на полу. Чтоб каблуки отбивали ритм, заставляя сердце подстраиваться под музыку. Чтобы бокалы на столах и ручках кресел вздрагивали в такт.
Уследить за тем, что проделывает Ротгер стало вовсе невозможно, но Эмилю на миг показалось, что марикьяре танцует с ветром и музыкой, не контролируя и не выбирая движения. Потому что ни на один придворный танец со схемами и заученными движениями марикьярская пляска не походит.
И Эмиль честно попытался повторять... Нет, не движения. Настрой, чувства, ощущения. Ли учил превращаться во врагов. Но кто сказал, что нельзя превратиться в друга? Что сейчас слышит Ротгер? Что видит?  Ветер и музыка. Вот что должно вести в танце такого, как он. И полупьяный младший-старший Савиньяк изо всех сил постарался стать не собой. Перестать рассчитывать силу и направление, не делать шаги, не взмахивать руками, плыть и парить одновременно. Рваться на части и соединяться вновь. Быть везде и нигде оддновременно, идти туда, куда поведет звук и ощущение, и не думать, ни в коем случае не думать о том, как это выглядит со стороны. И забыть про глупое "тело так не гнется"! Даже наизнанку выворачивается, если очень захотеть.
Только звон струн и вой ветра. Ритм мелодии и стук каблуков по полу. Хорошо, что у кавалеристов сапоги со звонкими каблуками. А дышать мы будем потом. И думать тоже потом.