Фридрих оскалился.

— Сегодня я имел разговор с кесариней, —  сказал он. — Она признала все. Все, что мы не могли тогда доказать, — принц тряхнул папкой с материалами дела о покушении. — Я всегда знал, что эта кошка драная... — Он осекся. Глубоко вздохнул. — В любом случае, мы ничего не можем сделать сейчас. Особенно я — отплытие назначено на 4-е. Рапорт обо всем этом уже у тебя на столе, делай с ней что хочешь.

Аудиенция... Фридрих поморщился. Интересно, ему еще раз прилетит по лицу?

Фридрих смотрел в окно кареты — день шумного Эйнрехта угасал, закрывались окна; факелы на стенах бил ветер, но не мог потушить. Плохое настроение, преследовавшее принца с утра, к вечеру только укрепилось. Рейнгард явно считал его ненависть к кесарине неоправданной; ну что же, пусть разбирается со всем сам.

Бесстрастный взгляд в окно, ладони, сложенные на трости… Когда-то ты так же ехал во дворец, а потом я едва тебя не потерял.

Карета остановилась.

Фридрих прошелся по гостиной. Подошел к окну, отодвинул штору по своей излюбленной привычке. Обернулся к Дитриху.

— Не по себе, — пожав плечами, сказал он. — Наш последний разговор с кесарем был весьма… неприятным. Причем исключительно потому, что я не мог уловить сути, основной линии в его поведении… Думать так непочтительно, но иногда мне кажется, что Готфрид действительно ходит по грани безумия.

— Что? — Фридрих несколько опешил. — О чем ты?..

Взгляд скользнул по комнате — на кресле почему-то лежал стек. И вино на столе…

— Дитрих… — медленно сказал принц, — правильно ли я понимаю...

Фридрих побледнел. Это было невозможно, но это — было. Значит, померещившееся тогда в кабинете кесаря не было игрой ума… Смотреть на Дитриха было больно, и принц отвел глаза. Он не сказал ни слова, но знал, что Рейнгард различит его согласие и так; а если не различит… Значит, уже неважно.

Фридрих ощутил вспышку бешенства. Ради этого… старого… Он промедлил.

Принц вскинул полный ярости взгляд на Дитриха; но остался на коленях.

— Для меня внове, что я должен выслушивать от тебя подобные замечания.

Фридрих, не отводя гневного взгляда поднялся; взялся за ворот мундира. Замер, обернулся к кесарю.

— Ваше Величество. Я хотел бы получить объяснение.

Фридрих облизнул губы, чувстуя знакомый холодок, коснувшийся изнутри. Снял перевязь; расстегнул и сбросил мундир, выбрался из сапог, наступая носками на задники — не желая даже на секунду склоняться перед... Растянул завязки штанов и спустил вместе с бельем. Замер, стоя в одной длинной рубашке, взглянул Рейнгарду в лицо.

Фридрих сжал губы и сдернул с себя рубашку, двигаясь несколько более резко, чем следовало бы. Выпрямился и упер руку в бок.

— Что еще?

Чужое присутствие мешало, отвлекало, как камешек в сапоге, как соринка в поле зрения; чувство страха и непонимания переплавлялось в злость и непокорность. Что происходит, Дитрих?..

Снова тот же холодок. Рейнгард стоит позади, и это опасно, очень опасно… Прикосновения, обычно вызывавшие горячие волны удовольствия, теперь вызвали лишь дрожь. Стек в его руках... Это только начало.

Дитрих...

Фридрих вздрогнул. Все это при кесаре… Который сидит и молчит. И смотрит… Зачем?..