— Тише, — Фридрих прихватил его повыше локтя и поднял на ноги; обнял.

— Как ты себя чувствуешь?

— Потому что ты маленький мальчик, постоянно влипающий в нехорошие ситуации. Пойдем в постель. Нас больше не побеспокоят.

Фридрих потянул Салину к кровати; усадил и принялся раздевать.

— Ликий уже ознакомился с твоим состоянием. Я же публично собираюсь просидеть несколько дней в каюте, — принц усмехнулся. — До Метхенберг две недели... Я больше не хочу надевать на тебя браслет.

— Потому что ты маленький, — ухмыльнулся принц. — А я — единственный, к кому ты в данный момент можешь тянуться. Ты покинешь Метхенберг, и все пройдет.

Он поощрительно замер, позволяя мальчишке себя раздеть.

Принц не ответил. Тупик, который он пытался игнорировать так долго, уже неприкрыто маячил впереди, и нужно было что-то решать. Ты слишком много знаешь, мальчик, и я должен убить тебя, или, что лучше, надеть на тебя браслет и сделать удобным и смирным заложником. Но что-то подсказывает, что чем дольше он будет управлять тобой, тем быстрее ты будешь терять разум, и в конце концов мы получим абсолютно безумное тело марикьярского наследника. Если же забыть про браслет...

Фридрих понимал, что это самый лучший выход — сдать мальчишку кесарии. Маленькое предательство, несколько лет взаперти для Салины — о, с такими знаниями его никто не отпустит, пока идет война, а потом, может, и вовсе под шумок убьют, — зато никакого предательства кесарии и удобный инструмент в руках Дриксен. Ты бы смог, Дитрих, ведь так?

И именно потому, что Дитрих смог бы, что он однажды уже смог, выбрав простейший путь повиновения воле Готфрида, принцу отчаянно не хотелось поступать так же. Предавать привязавшегося — пусть даже цена так высока.

Фридрих закрыл глаза, притягивая к себе мальчишку и целуя. Я смог бы, Дитрих. Но я не хочу.

— Ты мальчишка, — ухмыльнулся Фридрих, отстраняя Альберто и быстро снимая с себя оставшиеся тряпки. Потом он снова притянул юношу к себе — и повалил на кровать, подмял под себя, прижимаясь обнаженным телом к обнаженному телу — и чувствуя скорее нежность в ответ на чужую страсть.

— Да… — ответил Фридрих, склоняясь к его шее. — Мне нравится твое безрассудство, твоя открытость, — он перемежал слова поцелуями, — гибкость твоего тела, его терпкий запах, твои волосы, скользящие в моих руках, — он дошел поцелуями до живота мальчишки, огладил ладонями бедра, — твои стоны, твоя искренность, твоя беззащитность.

Он коснулся губами обнажившейся головки — и замолк, вбирая горячую тяжелую плоть в рот.

Отредактировано Фридрих Дриксенский (2013-03-25 14:55:15)

Фридрих приласкал его несколькими глубокими движениями, впуская в самое горло, а затем отстранился и быстро перевернул Салину на живот, поддернул к себе бедра, заставляя отставить зад. Ладонями развел крепки ягодицы и облизнул ложбинку, пощекотал языком, толкнулся внутрь, устанавливая настойчивый ритм ласк.

Спустя долгую минуту принц отстранился; смочил себя и не медля прижался к влажному входу, обхватив бедра мальчишки, медленно с наслаждением толкнулся вперед. Потом склонился над ним, сжимая ладонью загривок, и начал двигаться, вколачиваясь почти до конца.

Принц просунул ладонь под бедра мальчишки и сжал его член — быть может, слишком крепко и болезненно, принялся двигать рукой в такт собственным размашистым толчкам.

— Кому ты принадлежишь, Салина? — выдохнул он.

Фридрих улыбнулся, почти растворяясь в ощущениях.

— Ты мой, — шепнул он. Еще несколько рывков — и он кончил, вжимаясь в напряженное тело мальчишки.

Фридрих отстранился и упал рядом, прижал юношу к себе.

— Прости, я сделал тебе больно, — он коснулся горячей скулы.

Фридрих поцеловал его.

— Ты мне нравишься, мальчик. Пожалуй, мы просидим здесь дольше, чем три дня.

Теперь, когда все было решено, и принц твердо знал, что отпустит мальчишку, осозналось четко — он не хочет его отпускать.