Утро граф Савиньяк начал с разбора почты, поступившей за последние пару дней, в которые у него не выпало случая посвятить бумагам достаточно времени. К счастью, бумаг этих оказалось немного. Быстро проглядев несколько документов, Лионель взял со стола очередной конверт. На печати распластался в прыжке олень. Лицо старшего Савиньяка на миг озарилось улыбкой: он любил получать письма от матери, да и писать вдовствующей графине не забывал и делал это с удовольствием. От матушкиных писем веяло спокойной уверенностью и умиротворённой мудростью.
Граф поудобнее устроился в кресле и взломал алую восковую печать, намереваясь погрузиться в чтение.

Лионель едва успел развернуть лист, как дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Эмиль, на мгновение превратив дверной косяк в раму зеркала.
- Доброе утро, - не слишком бодро поздоровался брат и насленик, окидывая взглядом заваленный бумагами стол.
- Доброе, - улыбнулся Ли, разглаживая письмо на столе.
Братец тем временем уже опознал в документе послание матушки и заметно оживился.
- Читай вслух, - потребовал Эмиль, пристраиваясь на подлокотнике и явно выбирая наиболее удобную позицию, чтобы ещё и подглядывать через плечо брата.
Старший снова усмехнулся и негромко начал читать:
"Здравствуй, Лионель.
Сразу хочу сказать, что письмо ненадолго опередит меня. Думаю, не больше, чем на неделю..."
- Ур-ра! - громогласно возрадовался Эмиль и даже попытался подпрыгнуть, едва не свалившись со своего насеста.
- Не тряси кресло, - фыркнул от смеха Ли, - а то у меня строчки перед глазами прыгают.
Братец умерил радость, снова утвердился на своём подлокотнике, и Лионель продолжил чтение.
"Несмотря на свою нелюбовь к столице и, тем более, к любым мероприятиям во дворце, я приняла решение на какое-то время вернуться в Олларию. К сожалению, ко Дню св. Фабиана я уже не успею. Но всё же надеюсь еще застать Арно в столице, хоть я и не думаю, что его возьмет в оруженосцы кто-то из тех, кто служит в Олларии. По-моему, все Савиньяки начинали в Торке…"

Вдоволь насмеявшись, старший Савиньяк вернулся к письму, догадываясь, что за "строчкой смеха" последует нечто достаточно важное.
"Полагаю, что жизнь в столице идет своим чередом, и вы с Эмилем плодотворно проводите время. Ваше наличие там примирит меня с необходимостью присутствовать на дне рождения Ее Величества. Это всего лишь один день, а потом у нас будет много вечеров, когда мы сможем обсудить все, что волнует меня, и, подозреваю, тебя, Лионель".
"Разумеется, - подумал Ли, - матушка никогда не любила излишне долгих предисловий, а всегда быстро переходила к сути".

- А я, как всегда, пойму всё с третьего объяснения и второй бутылки. А потом, несомненно, тоже озабочусь, - с едва уловимой ноткой досады бросил Эмиль.
- А потом выдашь решение, до которого мы с матушкой доходили бы ещё четыре дня, - усмехнулся Лионель.
Он сказал это отнюдь не для того, чтобы потешить самолюбие брата. Эмиль не терпел политических интриг и толком в них не разбирался, но вникнув, порой предлагал решения настолько простые и прямолинейные, что Ли с матерью точно упустили бы их из виду, сразу начиная искать окольные пути. А ведь надёжнее всего прятать важные вещи на самом видном месте.
Старший Савиньяк чуть улыбнулся и вернулся к письму.
"Зима в этом году была очень сухая… Боюсь, что и весна будет такой же. Думаю, ты представляешь, каким может стать лето? Уже сейчас кое-где вспыхивают пожары. Я боюсь представить, что произойдет, если кто-то по глупости запалит костер там, где это опаснее всего".
Лионель не смог сдержать улыбки. Матушка в свойственной ей манере соединяла описание настроений в провинции с обычным разговором о погоде.
"В Приморской Эпинэ климат всегда был более мягким и влажным, так что здесь все спокойно. Я думаю, что мы переживем лето без особых потрясений. Но вот в центральных графствах обстановка не столь обнадеживающая. Никого не заботит, что люди не готовы к возможным пожарам. Поразительная недальновидность… Иногда мне кажется, что управляющие там думают исключительно о будущем урожае, не понимая, что если они сейчас ничего не предпримут, то урожая не будет как такового. Причем не только в этот год".
Лионель поднял глаза от письма и взглянул на брата:
- Как тебе это нравится?

- Есть у меня одна мысль, но шлифовать её тебе, - многообещающе заявил Эмиль. - Дочитывай, я предвкушаю притчу.
Лионель тонко улыбнулся: до притчи (а какое же матушкино письмо без таковой?) оставалась всего пара строк.
"Не так давно я навещала старую подругу. На обратном пути в Сэ я многое обдумала, и некоторые вещи предстали передо мной в совершенно ином свете, впрочем, не менее тревожном.
Позже я набросала свои мысли, хотя поначалу они никак не хотели оформляться в нечто, пригодное к прочтению. Вот, что у меня получилось".
- А вот теперь - притча, - Ли подмигнул брату и сделал небольшую паузу, настраиваясь на нужный лад. Читать матушкины и дядюшкины притчи следует вдумчиво и с чувством.

Лионель не стал высказывать вслух свои предположения относительно содержания притчи, только усмехнулся в усы. Гадание было не слишком благодарным занятием. Обычно Ли оказывался прав где-то в двух случаях из трёх. Эмиль реже, хотя общую линию младший из близнецов чаще определял верно.
Старший вернулся к чтению.
"Жила-была Спесь, а через дорогу от нее - Глупость. Добрые соседки, хоть характеры и несхожи: Глупость весела и болтлива, Спесь - мрачна и неразговорчива, но - ладят.
Прибегает однажды Глупость к Спеси:
- Ох, соседка, ну и радость у меня! Сколько лет сарай
протекал, скотина хворала, а вчера на сеновал полезла за сеном, крыша обвалилась, скотину прибило, и так я одним разом от двух бед избавилась.
- М-да, - соглашается Спесь. - Бывает...
- Хотелось бы мне, - продолжает Глупость, - отметить это событие. Гостей пригласить, что ли. Только кого позвать - посоветуй.
- Что там выбирать, - говорит Спесь. - Всех зови. А то, гляди, подумают, что ты
бедная!
- Не много ли - всех? - сомневается Глупость. - Это ж мне все продать придется, все из дома вынести, чтоб накормить такую ораву...
- Так и сделай, - наставляет Спесь. - Пусть знают. А продать можешь мне. Я с радостью тебе помогу - все-все куплю.
Продала Глупость все свое добро, созвала гостей. Попировали, погуляли на радостях, а как ушли гости - осталась Глупость в пустом доме. Голову приклонить - и то не на что. А тут еще Спесь со своими обидами.
- Насоветовала, - говорит, - тебе - себе на лихо. Теперь о тебе только и разговору, а меня совсем не замечают. Не знаю, как быть. Может, посоветуешь?
- А ты свой дом подожги, - советует Глупость. - На пожар-то все сбегутся.
Так и сделала Спесь: подожгла свой дом.
Сбежался народ. Смотрят на Спесь, пальцами показывают.
Довольна Спесь. Так нос задрала, что с самого высокого дерева не достанешь.
Но недолго пришлось ей радоваться. Дом сгорел, разошелся народ, и осталась Спесь посреди улицы. Постояла, постояла, а потом - деваться некуда - пошла к Глупости:
- Принимай, соседка. Жить мне теперь негде.
- Заходи, - приглашает Глупость, - живи. Жаль, что угостить
тебя нечем: пусто в доме, ничего не осталось.
- Ладно, - говорит Спесь. - Пусто так пусто. Ты только виду не показывай!
С тех пор и живут они вместе. Друг без дружки - ни на шаг. Где Глупость - там обязательно Спесь, а где Спесь - обязательно Глупость".
Лионель на секунду умолк. На притчи матушку почти всегда вдохновляли вполне определённые люди. Сейчас на ум Ли пришло разом не меньше трёх кандидатов во вдохновители графини Савиньяк. Однако он решил всё же дочитать оставшиеся две строчки, а уж потом делиться своими соображениями.
"Но это давнее. Хочется верить, что вас развлекла моя очередная притча.

Надеюсь скоро вас увидеть и обнять. Всех троих.
Арлетта".

- Ну и что ты обо всём этом думаешь? - задал закономерный вопрос Эмиль.
Лионель немного помедлил с ответом, аккуратно сворачивая письмо, затем произнёс:
- Как и ты - ничего хорошего. Из Эпинэ уже приходили кое-какие новости, по отдельности вроде бы ничего не значащие, но вместе создающие тревожную картину. Я надеялся, что угрозы волнений всё же нет, но, похоже, ошибся. Что же до притчи... - Савиньяк вздохнул. - Я навскидку могу назвать с пару десятков тех, к кому она могла бы относиться, да и ты, думаю, тоже. Но матушка написала её после поездки к маркизе, так что её с равной вероятностью могли вдохновить и Мараны, точнее, Колиньяры, и герцог Эпинэ. И я, пожалуй, не возьмусь сказать, кого матушка подразумевала в первую очередь. Впрочем, не это сейчас самое важное, - Лионель положил наконец письмо на стол и взглянул на брата. - Сейчас важнее... предупредить пожары.

- Ты прав, - медленно проговорил Лионель. - Но, к сожалению, положение Колиньяров сейчас слишком прочно. Хотя я бы не назвал его незыблемым... Кардинал в некоторых вопросах опирается на них, как и на Манриков, но вряд ли он склонен позволять им слишком многое, а доведение провинции или даже её части до бунта - это явно лишнее, - Лионель встал и прошёлся по кабинету от окна до двери и обратно, обдумывая ситуацию и прикидывая возможные варианты развития событий.
Само по себе восстание Колиньярам, разумеется, не нужно. Им нужны доходы с Эпинэ. Максимально возможные. Только Фернану Колиньяру не хватает ума понять, что овец следует стричь, но не брить налысо. В результате этот медведь душит провинцию. А если Эпинэ заполыхает (а она заполыхает, если оставить всё, как есть - мать не сорвалась бы в столицу из-за меньшего)... лучше не думать, как будут подавлять бунт. Так что действовать необходимо, но для начала всё же следует узнать подробности.
- Всё же я думаю, что нам стоит дождаться приезда матушки, узнать подробности, которые она не могла доверить бумаге, а уже потом действовать. Вряд ли дом загорится раньше лета.

- Эпинэ бы туда вернуть, - выдал Эмиль, сосредоточенно вышагивавший от камина к столу. Как с плеча рубанул. - Робера. Он справится. И деда придержит, и народ в итоге угомонится. А менять чужака на чужака...
Лионель на мгновение замер у окна. Брат был верен себе: с бесхистростной прямолинейностью высказал идею, которая едва ли пришла бы в голову интригану, но в то же время могла стать жизнеспособной.
- Я не так уверен, что Робер сумеет быстро навести порядок в провинции и тем более удержать в узде герцога Анри-Гийома, - задумчиво произнёс старший. - По крайней мере, один. Насколько я его помню, он интересовался политикой не больше твоего. Не думаю, что с тех пор его отношение к ней сильно изменилось, хотя кто знает... Но в чём ты прав, так это в том, что Эпинэ точно не станет драть четыре шкуры с родной провинции и примут его охотно. Если, разумеется, за годы в Агарисе он не утвердился в антиталигских настроениях. В любом случае этот вариант стоит обдумать и обязательно обсудить с матушкой. Подозреваю, Робер пишет матери... - Лионель рассеянно взглянул в окно. - Так или иначе, как ты совершенно справедливо заметил, время терпит. Лучшее, что мы можем сделать сейчас, это отложить окончательное решение и пойти позавтракать. К полудню я должен быть во дворце.